«Почему он лучше, если чемпион СССР – я?»: откровенное интервью Артемьева о самых непростых моментах в карьере

Спортивная федерация бокса Санкт-Петербурга и «Спорт День за Днем» представляют цикл программ о боксе «Первая перчатка». Наши герои – тренеры, менеджеры, арбитры и, конечно, сами боксеры.

Главный герой нового выпуска – Александр Артемьев. Первый советский боксер-профессионал, чемпион СССР и победитель Игр доброй воли, ученик великого тренера Геннадия Машьянова, который готовит к боям Дмитрия Бивола. Сам Артемьев сейчас рефери международной категории и знает все тонкости бокса, как изнутри, так и снаружи ринга.

Партнер выпуска – «Лига Ставок».

Страховка пари новым клиентам – промокод ZASHITA.

Розыгрыш 25 000 фрибетов – промокод UDAR.

Используй промокоды здесь.

Бей без промаха с «Лигой Ставок»!



Александр Артемьев участвовал в Олимпийских играх 1988 года в Сеуле. Журналисты и болельщики говорили, что они прошли под черным флагом коррупции. Вот лишь некоторые заголовки газет: «Наглое ограбление Роя Джонса», «Массовая драка после избиения арбитра Кита Уокера из Новой Зеландии», «Сидячая забастовка корейца Бьюн Йонг Ира», «Отстранение сразу пяти официальных лиц и судей прямо в ходе Олимпийских игр», «Громкая отставка президента Федерации бокса Южной Кореи», «Судейский произвол в адрес советских боксеров», среди которых был и Александр.

Это была самая грязная Олимпиада

– Вот вы прилетели в Сеул, там все было не так просто. До этого случился конфликт с южнокорейским Боингом.
– Это была самая грязная Олимпиада. Вы упомянули драку, когда избили судью, бойкот корейского боксера, который сидел в ринге, из-за чего график сбился. Как раз после этого боя я выходил на этот же ринг боксировать. Уже размялся, подготовился, стоял у двери на выход. Бой заканчивался, объявили победителя, и вдруг начался шум, гам, крики, ор. Мы стоим ничего не понимаем. Стоял я, доктор и массажист, а тренеры наши были в зале. Открывается дверь, влетает какая-то непонятная орда, они набрасываются, хотят сорвать перчатки. Врач и массажист, хоть они и не боксеры, сразу же отправили меня в раздевалку, закрыли и начали отмахиваться.

Через какое-то время появились полицейские или солдаты и утихомирили всех. Что было дальше с этим судьей? Его сразу же отправили в гостиницу, потом на самолет – и до свидания. Корейский боксер сидел до вечера. На этом ринге бокса не было. Главная судейская коллегия решала, либо на следующий день бои перенести, либо вставить в вечернюю программу. В итоге перенесли на вечер. Я вышел и удачно отбоксировал.

– На этой Олимпиаде вы выступали блестяще, находились в отличной форме, и, наверное, мало кто сомневался, что вы победите в четвертьфинале болгарина Христова.
– Судя по тому, как он там проводил поединки, его тянули. Потому что главным судьей был Эмил Жечев – он тоже представитель Болгарии. Он своим боксерам, как мог, помогал, и не только в моем весе. Где-то кнутом, где-то пряником. Это стало известно уже после Олимпиады, а как оно получилось, весь мир видел.

– Там ведь и рефери в ринге тоже постарался. По первым мгновениям опытным специалистам, в том числе вашему тренеру Машьянову, уже было понятно, что начинают сливать.
– Как рефери могу сказать, что мы знаем всякие нехорошие приемы – нас уже тяжело обмануть. С первых минут или даже секунд поединка стало ясно, что мне нужно выигрывать только с явным преимуществом. Я и на себе это ощущал: придирки, какие-то замечания, срыв моей атаки. Идешь атаковать, попадаешь, а тут стоп – открытой перчаткой бьешь. Стоп – опасно головой. Такие вещи, конечно, ритм сбивают, рисунок боя. Но меня этот судья так и не смог сбить. Я продолжал делать то, что мне нужно было делать. По итогу я был уверен, что выиграл.

– И по судейским запискам вы выиграли. Тренер сборной Артем Лавров показывает их Машьянову, тот показывает комментаторам – все спокойно, мы подели, впереди полуфинал. Что произошло потом?
– Была пауза, просмотр записок. Подождали, и было решение ГСК.

– В ГСК тоже один судья дал ничью, а другой – в вашу пользу. Это ведь весь мир видел. Но в итоге записку в вашу пользу признали недействительной, а записку, где была ничья, буквально при всех переписали на болгарина. Так было?
– Наверное, я все эти нюансы не наблюдал, потому что был занят совсем другими мыслями после боя. Но был уверен [в победе]. И рисунок боя, и мои ощущения позволяли так думать. Я и ударов не пропускал, инициатива была у меня.

– Закономерный вопрос. Почему тогда советская делегация не подала протест?
– Может быть, они рассчитывали на полуфинал, на финал подать на пересмотр. Взять Нурмагомеда Шанавазова. Он боксировал в категории 81 килограмм в финале. Он тоже выиграл, но победу отдали в другую сторону. Подавали там протест или нет, сказать не могу.

В финале болгарин боксировал с американцем, но все-таки до победы его не смогли дотянуть. Американец Кеннеди Маккинни, который стал чемпионом, я у него до Олимпиады выиграл. Он приезжал в Москву на матчевую встречу, мы с ним боксировали. Там на взвешивании мы встретились, поздоровались, обнялись. Он, кстати, сам меня увидел. Там такие огромные очереди на взвешивание стояли.

Еще хочу сказать, что это Олимпиада, в которой участвовало очень много народу. Первый раз Олимпиада проходила на двух рингах. А как она начиналась… Там парад шел, наш известный борец нес знамя, а я уже стоял на ринге и боксировал.

После боя [с болгарином] встретились с Машьяновым Геннадием Юрьевичем, потому что его не пустили секундировать. Я все Олимпийские игры боксировал без него. Мы встречались [вне ринга], консультировались, тренировались, но на секундирование его не допускали. Конечно, он видел мое подавленное состояние. Я думал все – мир рухнул. Такое опустошение. А он говорит: «Саш, ну это же не все еще. Дальше еще будут и соревнования, и победы». Тем не менее, я все равно был очень удручен. По приезде домой думал, что брошу бокс. И перед чемпионатом СССР 1989 года мы с ним созвонились, он говорит: «Приходи». Я пришел, мы с ним обменялись мнениями. Я начал немного тренироваться, вес подогнал. Вышел и стал чемпионом СССР.



– С одной стороны, Южная Корея оказалась прекрасной страной, корейцы даже особо не вспоминали трагедию с Боингом, этот талисман веселый – тигренок Ходори, а с другой – такая прекрасная Олимпиада была омрачена коррупционными скандалами. Не только в боксе.
– Знаете, у нас же не было Консульства. Открыли Представительство Советского Союза, корабль стоял. Мы приезжали из [олимпийской] деревни, нас возили на вечера, там выступали советские артисты. Как-то так отвлекались от мрачных мыслей.

– Правда, что за вами в целях вашей же безопасности ходили секьюрити, потому что опасались провокаций? Такие корейские Джеймсы Бонды.
– Да, ходили наблюдали, но они везде были. Деревня большая была, иногда выйдешь за пределы, но недалеко, потому что страна чужая. Были проинструктированы, естественно, нашими органами, что могут быть провокации и недоброжелатели. Помните же мюнхенскую Олимпиаду? Здесь тоже могло быть подобное. Но, может, не со стороны корейцев, а со стороны других товарищей.

– Есть история, когда вы побежали кросс в парке, а секьюрити в костюмах с галстуками побежали за вами и на следующий день они уже пришли в спортивных костюмах. Было такое?
– Было, да (смеется). Я там, конечно, вес держал. Самое тяжелое было для меня не боксировать, а держать вес, чтобы не выходить за рамки позволенного. Как-то было, что я два дня не боксировал, а есть хочется, пить хочется – это очень тяжело. Если сказать правду, я гонял восемь килограмм.

Отсудил больше боев, чем отбоксировал

– Что вообще значит для вас выйти на ринг?
– Я могу рассказать интересную историю. Не когда я впервые вышел на ринг, а когда уже начал заниматься судейским делом. Я думал: «Сколько раз уже выходил. Мне все равно», но захожу в ринг еще без боксеров и чувствую легкий мандраж. Ощущение совсем другое. Не такое, когда ты сам выходишь боксировать, потому что здесь ответственность не только за себя, но и за боксеров, секундантов, других судей. Ты должен видеть все вокруг, не только боксеров. Как обычно, пришлось взять себя в руки, а потом пошло как по накатанной.

– Сколько у вас уже боев в качестве рефери?
– Ух! Больше, чем сам боксировал. Раза в три-четыре.

– Есть рефери, которые не имели боксерской карьеры, но они тоже уважаемые.
– Согласен, многие профессиональные судьи тоже хорошие. Тем не менее, тут нужно чувствовать бокс и боксеров. Скажу за себя, вот они стоят передо мной, и я по их движениям знаю, что они будут делать. Знаю, в какую сторону они пойдут и так далее. Бывают иногда осечки, потому что если боксеры молодые, они непредсказуемые. А мастера более предсказуемые, поэтому их немного легче судить.

Попал в бокс случайно

– Наша передача называется «Первая перчатка». Мы всех наших гостей просим вспомнить, какие у них были перчатки. Может, вы помните цвет, запах, ощущения?
– Перчатки были очень хорошие! С конским волосом, еще Шатков в таких боксировал. Там можно было кулак зажать очень хорошо, бить правильным местом. Для меня те перчатки были лучше, чем сейчас. Я не беру профессиональные, в которых мы в Америке боксировали. Те тоже хорошие.

– Братья Артемьевы – коренные ленинградцы с хулиганской Лиговки. Расскажите, как вы пришли в бокс, вы же гимнастикой занимались, делали успехи.
– Как говорится, случайно попал в бокс. В зал гимнастики, где я тренировался, зашел тренер и говорит: «Ребят, никто не хочет попробовать?», а он принес пару перчаток. Я сразу руку поднял, с кем-то из ребят надели перчатки, и давай, как умели – маленькие еще были. Мне очень понравилось, и я задумался. Потом увидел объявление в нашей школе и пошел туда. Еще хочу сказать, когда бабушка еще была жива, она говорила: «А ты куда ходишь? На гимнастику? Не туда ты ходишь. Не гимнастикой занимаешься, а боксом».

– А как бабушку звали?
– Евдокия Александровна.

– Евдокия Александровна предвидела.
– Да. А Сергей занимался самбо, и я ему предложил пойти попробовать. Он пришел, ему тоже понравилось, так и остались.

– Ходит легенда, что на первом занятии по боксу вы на спор то ли подтянулись, то ли отжались сто раз. Тренеры в шоке были, они ведь не знали, что вы гимнаст профессиональный.
– Я и подтягивался, и отжимался тогда достаточно много. Сорок пять раз, сотку мог.

– Как вы дальше шли с братом? Опекали друг друга, заботились?
– Я не хотел ехать на Кубок Союза в 1986 году, который проходил в Грозном. Много соревнований, желания не было. А у нас был тренер Марков Анатолий Иванович. Он говорит: «Саш, поехали. Взвесишься там, для города очки заработаем». Я говорю: «Ладно, поеду». Поехали и Машьянов, и мой брат, в общем, вся сборная Ленинграда. Взвесился, отбоксировал, выиграл. И тренер мне говорит: «Давай еще». Я и снова выиграл. Потом мы попали в полуфинал вместе с Сергеем, в одном же весе тогда боксировали, он позже перешел в категорию повыше. Руководство решило, что боксировать буду я. В итоге я стал двукратным чемпионом Кубка СССР.

А вы еще забыли сказать, что я Спартакиаду народов СССР выиграл. На Спартакиаде в первом бою я боксировал с заслуженным мастером спорта Юрой Александровым. Он чемпион мира, а я уже тогда победитель Игр доброй воли. Я понимал, что, видимо, хотели свести в первом бою неплохих боксеров. Обычно так не делают, их раскидывают [по турнирной сетке], чтобы они в финале сходились, но вот здесь решили кого-то убрать. В итоге выиграл я.

– Была история, как вы бежали кросс, считали себя хорошо подготовленным…
– Я думал, что я там и в сборной СССР, и еще что-то – хорошо подготовленный! Помните историю с бегуном Валерием Борзовым, когда он бежал, смотрел назад и смеялся? Вот со мной так же. Думал, для меня пробежать три тысячи метров – легко. Оказалось, что я чуть ли не последний прибежал среди наших молодых ребят. И брат мой так же на меня оборачивался: «Давай, догоняй!» (смеется). Мне всегда нравилось, что Сергей бил целыми комбинациями и дышал, как трактор.

– Как вообще Юрий Геннадьевич Машьянов с вами уживался? Вы ведь был не подарок. Он находил к вам ключики?
– Да.

– В чем его педагогический дар?
– Вот именно, что дар.

– Вы рассказывали, что он подарил вам магнитофон.
– Да, подарил. Кассетный. И кассеты с песнями Аркадия Северного, Высоцкого. До сих пор люблю этих бардов. Очень хорошие музыка и слова. Как говорится, воспитаны на хорошей музыке.

Я был первым за 24 года ленинградцем в олимпийской сборной СССР

– Попасть ленинградцу в сборную СССР – это же…
– Я поехал на Олимпиаду через 24 года, передо мной из ленинградцев ездил Попенченко в 1964 году.

– Что же все-таки произошло в 89 году? Вы снова выиграли чемпионат СССР, застолбили место в сборной на чемпионат мира – вечером вам говорят, что все в порядке, вы в национальной команде, а утром, когда объявляют состав, вас там нет.
– Приехал Слава Яновский, он уже не выступал. Не знаю, по каким делам. И вот он подходит ко мне и говорит: «Саша, тебя не берут». Я такой: «Как это меня не беру?». Он меня отправляет поговорить с главным тренером. Тренером тогда был Копцев Константин Николаевич. Я его после обеда выдергиваю и говорю: «До меня дошли нехорошие сведения». Он не ожидал, конечно, и отвечает: «Да нет, Саша. Это не я решаю. Мы коллегиально решаем. Он же лучше». Как он лучше, когда чемпион СССР – это я? В финале я его победил. Я прямо на месте сделал предложение: поставьте нас в спарринг. Если выиграю, еду я, если он – я слова не скажу. Мне, естественно, сказали не торопиться. На следующий день у нас было общее собрание сборной в актовом зале, объявили состав, меня в нем не было.

Негатив был и перед этим, на тренировках, меня пытались загнобить. Но суть не в этом. Машьянов, когда объявили состав, встал и ушел. Сергей встал, сказал пламенную речь, мол, все вы знаете Александра, он чемпион СССР, почему его заслуженно не отправляют. Предложил голосовать. Сергей спросил, кто за меня – зал поднял руки. Наш генералитет испугался, сказал, что все уже решено. А по прошествии многих лет выяснилось, что партнерами были товарищи из Республики, которую представлял мой оппонент.

– Вы прошли через всю эту череду предательств, каких-то закулисных игр, но ни с кем не сводите счеты, вы открытый веселый человек. И, наверное, уже давно всех простили.
– У нас с Айратом [Хаматовым] очень хорошие отношения. Вы правильно сказали, я сохранил хорошие теплые отношения, и рад этому.

Когда переходил в профессионалы, говорили, что я делаю ошибку

– После этого вы переходите в профессионалы. Это сейчас-то сложно, что уж говорить про 89 год.
– Я подумал, прикинул и решил, а смысл? Ты выигрываешь, а на соревнования берут других людей. Говорили: «Потерпи, подожди следующий раз». А смысл терпеть? Годы идут, здоровье не прибавляется. Было принято решение, это все начинал Николай Николаевич Ли, и организовался у нас клуб профессионального бокса. Мы с братом написали заявление: «Просим снять нас со ставок и вывести из состава сборной СССР», так как все, что могли, мы уже сделали. И нас с чистой совестью отпустили.

– Но Копцев сказал вам, что вы делаете большую ошибку.
– Да-да.

– А реально было попасть на Олимпиаду-1992 в Барселону?
– Не знаю. Конечно, можно было бы попасть, но смысл? Может быть, да. Может быть, нет. Опять-таки будут кровь пить, нервы мотать. Я в этом смысла не увидел.

– Вы всегда были такой занозой.
– Да. Не знаю, почему такое отношение к Ленинграду, хотя самих ленинградцев всегда уважали, любили. И в сборной тоже. Меня блокадником называли, потому что худой был.

– Ваш первый бой в профессионалах в Америке.
– База у нас была под Москвой, где мы тренировались. Туда стали приглашать промоутеров со всего мира. Нас с Сергеем выбрал Стюарт из Kronk из Детройта. К сожалению, он уже умер. Он был и тренером, и промоутером, и менеджером.

– Он был промоутером Леннокса Льюиса.
– У него много хороших боксеров. И вот он выбрал нас с Сергеем, мы должны были поехать к нему, а приезжаем в итоге в Нью-Йорк. Оказалось, всех обманул хитрые итальянец – Лу Фальсина (смеется). А уезжали мы в Америку как артисты оригинального жанра. У нас это было указано в трудовой книжке.

– Тогда в Москве был какой-то центр…
– Спортивно-зрелищная дирекция. Кобзон в ней состоял. Иосиф Давыдович приезжал к нам в Америку, мы там общались, но это отдельная история.

– Говорят, у Лу Фальсина был старший брат – директор тюрьмы. И он всегда говорил Лу: «Ты можешь обманывать кого угодно: африканцем, итальянцев, но русских обманывать нельзя». Тем не менее, тот не всегда слушал брата.
– К сожалению. Если бы все правильно сделали, то и с Сергеем не случилось бы такое несчастье. Да и вообще все было бы по-другому.

Мой соперник лежал на настиле, а победу отдали ему

– Вы ведь и с Фрейзером однажды встречались, расскажите.
– Это произошло в Манхэттене. Не помню, на какой улице. Там очень-очень старый боксерский клуб. Заходишься и попадаешь в 30-50-е года – таких боксеров мы даже не помнили. Там Фрейзер был. Я удивился: он не такого большого роста, но плечи громадные. Он человек веселый, у него свой оркестр был. Мы потом вышли из зала, зашли в бар, где он с оркестром пел и танцевал. Очень приятный и доброжелательный человек. А сын его, тоже чемпионом мира был, Сергею вручал объединенный пояс чемпиона мира. Это единственный раз, когда пояс дали иностранцу.

– Вы же много боев провели в Америке, опять же столкнулись с судейским произволом. Помните город Бьют, когда вы вчистую выиграли бой, даже один судья отдал победу вам, но два других – сопернику?
– Кстати, в этом штате мы боксировали вообще в шестиунцовых перчатках – практически голыми кулаками. Мой соперник лежал на настиле, поднялся, добоксировал, и победу отдали ему. Он местный был. Как-то так неправильно они поступили.



– В Америке одно из проявлений высшего уважения, когда спортсмена помещают на карточки. И вы тоже на них попадали. Я это вспомнил к тому, что в начале же вас привозили в США, чтобы вы просто падали, а в процессе раскрутки выяснилось, что вы прекрасные боксеры. Побеждать-то вы стали. Тогда промоутеры смекнули, начали делать карточки и другие элементы промоушена.
– Падений-то они и не увидели. У нас падений не было, только несчастье с Сергеем. Если бы правильно вели работу, правильно вели спортсменов, я имею в виду русских, которых привезли, совсем бы другой коленкор был. А у них была задача нажиться. Он на пяти наших первых поединках нажил очень хорошие деньги, а потом – пусть сами выживают, как хотят.



– Атмосфера Брайтон-Бич колоритная и неповторимая. Вам удавалось там что-то посмотреть, с кем-то познакомиться? Шуфутинский, Буба Касторский, Любовь Успенская.
– Да, много артистов приезжало. И Гулько. Мы со многими артистами были знакомы. Они приезжали, мы знакомились, а они были рады, что есть представители русских. Мы до сих пор дружим. Понимаете, я сейчас часто слышу, что вот надо уехать за границу: в Америку или еще куда-то. Мы туда ездили, да, там красиво и хорошо, но это хорошо на неделю-две, а когда ты там начинаешь жить, это совсем другое. Люди этого не понимают, не отдают себе отчет.

Хочу еще вернуться к первым боям [в Америке]. Мы боксировали в Неваде в Рино, и там были артисты нашего советского цирка. Они гастролировали. Они пришли на наши бои, болели за нас. Как обычно бывает: сначала зрители болеют за американца, потому видят, что русские тоже неплохие, начинают болеть за нас, а тут еще наши были – русские голоса!

– Тогда все пять наших боксеров победили. Публика была ошарашена.
– Они просто не ожидали. У кого-то это был первый-второй бой. Имею в виду, что один в Москве проводили, а в Америке – уже второй. Все равно это разные вещи. На чужбине бокс немного другой, да и в целом спорт. Менталитет у людей другой.

Перед боем с Гриффитом тренер делал брату какую-то непонятную инъекцию

– 21 марта 1993 года – печальная дата в истории нашего бокса, когда произошел бой вашего брата Сергея. Он чуть было не закончился трагически, но Сергей выжил, хотя одна американская газета уже написала, что погиб русский боксер. Вспомните тот день.
– Я увидел его утром – он был белый. Его покрасили под Ивана Драго. Я говорю: «Серый, что с тобой случилось?», а он говорит, что ночь не спал. А до этого на тренировке я случайно, мимо проходя, заглянул в тренерскую и увидел, как тренер ему делает инъекцию. Показалось, что в шприце какая-то красная жидкость. Сергей две недели болел, у него была высокая температура, и он, не восстановившись, начал тренироваться. Ну и вот какие-то эти инъекции непонятные. Сердце не выдержало.

– Но ведь соперник Сергея, Карл Гриффит, не бьющий, не нокаутер.
– Да, он был проходной. Можно было и не проводить этот бой, а ему нужна была победа.

– Бой-то был титульный.
– Да бог с этим титулом. Он бы выздоровел и провел бы этот бой через месяц или два, а им надо было сейчас. Вот и получили сейчас и разбитую жизнь брата.

– Вы молодцы, все равно общаетесь. Звоните, наверное, каждый день?
– Ну не каждый день. Я вот как раз вчера с ним разговаривал.

У Формана рука была, как шар!

– У вас же был матч в Америке, когда сам легендарный Джордж Форман боксировал в этом же шоу.
– Да, в одной программе ездили, так с ним и познакомились. Его тогда тренировал Арчи Мур, в прошлом очень известный боксер. Он еще боксировал с Рокки Марчиано, и Марчиано тогда не поздоровилось, но он все-таки был помощнее.

– А Форман вам чем запомнился?
– А Форман, могу сказать, физически очень здоровый дядя! Когда мы с ним жали друг другу руки при знакомстве, у него рука была как шар. Окунаешь свою руку непонятно во что (смеется). Сильно не жал, потому что руки для боксера – это его хлеб. Он это знает, поэтому уважает.

– Вас же называли легковесом с ударом тяжеловеса, было такое?
– Да. В советское время в сборной мы все время были под присмотром, научные программы какие-то проводили: мерили тоннаж, силу удара. Я тогда боксировал в категории 54 килограмма, а удар у меня был как у полутяжа.

– Не секрет, что тогда многие приезжали в Америку не только ради бокса, но и в казино поиграть в Лас-Вегасе.
– В Рино тоже было казино, не только в Лас-Вегасе.

– Вас никогда не прельщало ставочку сделать?
– Я играл только в однорукого, как говорится. Сергей там во что-то еще играл, а я только в это.

– А как же ваши друзья, которые все хотели обыграть казино? Планы строили.
– Такое тоже было, но они ходили играть отдельно. Скажем так, казино осталось в выигрыше (улыбается).

– Вы дистанцию соблюдали? Тренеры ходили в свои рестораны, вы – в свои?
– Когда были какие-то мероприятия, то мы вместе ходили, но надо же, как говорится, и честь знать.

– Говорят, что к вам все приставал Гулько. Говорил, давайте я буду петь перед вашими боями.
– Это он больше с Сергеем. Но да, со всеми артистами мы общались.

Я поддерживал решение Бивола перейти в профессионалы

– Ваша история перехода в профессионалы чем-то напоминает переход Бивола и Кузьмина, которым тоже прочили участие в Олимпиаде. Получается, ничего не меняется?
– Я ситуацию знал. Биволу говорили: «Не надо, не торопись, не уходи. Ты поедешь». А я говорил: «Смысл ждать какой-то промежуток времени, год-два, чтобы поехать на Олимпиаду? Не факт, что ты поедешь». Опять-таки, человек выигрывает, а берут кого-то там… Я и с Машьяновым разговаривал, и они правильный выбор сделали, заключили контракт. Я сразу сказал, что это правильный выбор, хотя многие были не согласны, рычали, проклинали.

– Мы не зря сегодня вспомнили Дмитрия Бивола, потому что вы не только прекрасный боксер и рефери, но и несколько лет работали на важном государственному посту.
– 11 лет.

– 11 лет в руководстве Спорткомитета. Отвечали за свой участок. И во многом то, что так складывалась судьба по детям и юношам у Мазура, Бивола и Дадашева – это ваша заслуга.
– Да. Не побоюсь сказать «да». Скажу так: был правильно сделан выбор на освоение денежных средств в пользу этой группы ребят. В дальнейшем это оправдалось – они стали победителями и призерами первенства и чемпионата России.

Бокс уже сколько лет мордуют!

– Вам часто приходилось сталкиваться с беспределом и коррупцией. Никогда не хотелось разобраться по-боксерски?
– Я не агрессивный, но через край тоже перебирать не надо и на шею садиться не надо. Нужно соблюдать паритет. Некоторые, конечно, перебирают. Как руководитель судейской комиссии скажу, в больше степени нашим тренерам, чтобы они понимали: мы на каждом собрании перед каждым соревнованием всем судьям говорим, чтобы они судили честно. Мы ведь все видим. Если кто-то где-то шалит, мы отстраняем, дисквалифицируем на какой-то промежуток времени. Чтобы судили честно.

– Интересен ваш взгляд на современный бокс, где можно ходить туда-сюда из профессионалов в любители, меняются правила. В любительском боксе теперь тоже есть ринг-герлз, пояса, взвешивание. Это хорошо вообще?
– Уже сколько лет просто мордуют бокс! Меняют правила, что-то там выдумывают. Зачем это делают? Ввели какие-нибудь маленькие изменения, и все, а зачем ломать структуру, которая давала хороший красивый бокс? Все с ног на голову переворачивают. Какие-то перчатки новые, мы против нокаутов, ну что это такое? Люди руки ломают, травмируют. Люди разве начали меньше по голове получать? Нет. Сейчас хоть разобрались с весовыми категориями, вернули практически все, которые были в советское время. Олимпийские, конечно, подрезали, потому что у нас теперь еще и женщины выступают.

– Вашу маму называли мамой питерского бокса. Она не пропускала ни одного боя. Когда это случилось с Сергеем, сразу помчалась в Америку…
– Она была на этом поединке. Я там кричал: «Остановите бой», видел, что происходит не то, что надо. Ни секундант, ни рефери – ни ухом, ни рылом, вот и получилась такая ситуация. Я сразу отправил маму из зала.

– Вам никогда не хотелось что-то поменять? Может, остаться в гимнастике?
– Нет, я не жалею. Считаю, что я на своем месте, и, думаю, еще поработаю на славу нашего, ленинградского, бокса. И, естественно, российского тоже.

Фото из личного архива Александра Артемьева